Для тех, кому интересна объективная информация, а не лозунги и эмоции, мы публикуем подробный рассказ заслуженного бойца антиювенального фронта, известного детского психолога Ирины Яковлевны Медведевой, о впечатлениях, вынесенных ею из общения с детьми, изъятыми из патронатной семьи Дель в Зеленограде.
Пусть каждый, прочитав его, задумается хотя бы на минуту и составит своё мнение (мы не будем даже комментировать этот текст и навязывать свою интерпретацию событий). Разумность и трезвость мысли никогда не бывают лишними.
Нельзя допускать превращения антиювенального родительского сообщества в сборище кликуш, начинающих организованно голосить по сигналу распиаренных блогеров, не разобравшись толком, что к чему.
При наличии информации противоречивой, любой разумный человек будет воздерживаться от категоричных суждений, а уж тем более, от истерик.»Антиювенальное » движение не означает » антиразумное»
— Ирина Яковлевна, сейчас защитники патронатной семьи из Зеленограда апеллируют к тому, что дети, мол, любят фантазировать, поэтому нельзя делать выводы, основываясь исключительно на их словах. Существуют ли методы, позволяющие получить объективное представление об отношениях детей и взрослых в семье?
— Я сразу хочу сказать, что мы задавали обратные вопросы: «Как мама и папа с тобой играют? Как вы вместе живете? А давай поселим маму и папу в этот домик…». Ни один ребенок из тех, кого мы обследовали, не хотел поселиться с «мамой Светой» и «дядей Мишей» в один домик. Они нас старательно и очень пунктуально перебивали, когда мы говорили «папа Миша»: «Не папа, это – дядя Миша, ОН БЬЁТ!». Так говорили дети, хотя мы опрашивали их индивидуально: я понимаю, что дети могут по подражанию одному из них повторять за ним, я всё это прекрасно знаю, поэтому дети опрашивались при закрытых дверях, никто не слышал ответов других. Но главное – даже не эти ответы, дети действительно могут сказать всё, что угодно, у детей бывает фантазирование, в том числе и малоприятное для родителей. Один мальчик, на мой взгляд, психиатрически больной. Я, конечно, удивилась, что его не показывали психиатрам, как я потом выяснила у патронатной «матери» Светланы Дель. Она сказала, что психологу показывали, и он не нашел ничего особенного. Но его надо было показать психиатру, тем более она мне говорила до этого в телефонном разговоре, что у неё медицинское образование, я её даже спросила: «Психиатрические знания у вас есть, вы, наверно, не забыли ещё то, что учили в институте?». Она сказала: «Да, есть». Но как можно было не увидеть, что у мальчика огромные подозрения на психиатрию, я не понимаю (у него, конечно, болезненные фантазии). Что касается других детей — я допускаю, что детей можно научить чему угодно, втемяшить в голову всё, что угодно, хотя я плохо понимаю, как это могло быть сделано здесь, где дети из тех 8 дней, что они были без своей патронатной семьи, бОльшую часть провели в больнице (в то время там вообще был карантин, поэтому туда никого не пускали. – Прим. М.И. и О.Л.). Вряд ли кто-то их там «науськивал» на их патронатных родителей, я думаю, что цели такой вообще ни у кого не было. У меня же была единственная цель – постараться, расшибиться в лепешку, чтобы вернуть детей в патронатную семью. Хотя, конечно, у меня возник вопрос после разговора по телефону накануне с «матерью», как это она может сохранять такое потрясающее спокойствие, когда у неё отняли почти всех детей. Она очень спокойно о каждом из них очень по-деловому мне «докладывала», очень профессионально. Я сразу вспомнила, что у нас теперь, как на западе, говорят о «профессиональном родительстве». Вот это и было «профессиональное родительство». Всё это я заметила, но сказала себе, что ужасно сиротить детей второй раз и снова оставлять без семьи, так что «преднастройка» у меня была противоположная. И раз у меня была такая «преднастройка», я должна была даже что-то плохое видеть если не в розовом свете, то, во всяком случае, не в черном. Но когда закончился осмотр детей (да, он был беглый, конечно, на каждого ребенка надо было потратить больше времени, но его не было, но все-таки 40-45 минут тратили, не так уж мало, надо сказать), я не смогла покривить душой….Со мной была психолог из фонда Альшанской И.В.Пасечник – ни у неё, ни у меня не было возможности врать, хотя она так же была настроена на возвращение детей в семью… Дело в том, что кроме словесных опросов существуют простейшие рисуночные, т.е. проективные, тесты. Мы знаем, что маленькие дети полностью себя отождествляют с рисунком, я это знаю не только в теории, но на огромном опыте работы с детьми, и когда детей просишь нарисовать семью, очень понятно, кого они любят больше, кого меньше. Ведь инструкция, когда дается этот голландский рисуночный тест, такая: кого немножко больше любишь – нарисуй красным, кого немножко меньше – черным. Мы даже такую инструкцию не давали, мы модифицировали этот тест. Мы просто дали полный набор фломастеров, а не черный и красный, как там полагается (красный – значит «красивый», и у детей это заложено как бы в крови – если они хотят подчеркнуть положительное отношение – выбирают красный). Тут был полный набор фломастеров, и мы говорили: «Нарисуй семью». Естественно, что маленькие дети 4-5, максимум 6 лет (те, кого мы осматривали), не могли нарисовать всю эту огромную патронатную семью, они рисовали обычно тех, кого они любят или наоборот или каких-то главных членов семьи – «маму» и того, кого они называли «дядя Миша» — патронатного отца.
— И какими цветами дети рисовали «родителей»?
— Никто не нарисовал этого патронатного «отца» в красном цвете, ни один ребенок. Его рисовали серым или коричневым цветом.
— Что это может означать?
— Это может означать, мягко говоря, не очень хорошие отношения, но второй тест ещё более показательный. Психолог рисует два практически одинаковых домика, очень простых – квадратик и треугольник на нем в виде крыши и одно окошко и говорит: «Выбери, какой тебе больше нравится». Когда ребенок выберет, говоришь: «Давай вот этот, который тебе нравится, будем заселять». Ребенок говорит: «Я», потом называет тех своих братьев и сестер, с которыми он дружит. Дети в этой патронатной семье дружили парами или по трое (это естественно – их очень много, невозможно дружить со всеми). И тогда мы, уже в угоду нашему собственному желанию вернуть этих детей, а не тому, что полагается делать в тесте, говорили: «…ну, и маму и папу!» — «Нет! Дядя Миша вот тут будет жить!» — и показывали на другой домик. Ну, и так же показывали на тех детей, про которых говорили, что они дерутся, они бьют. Про дядю Мишу все осмотренные дети сказали, что он бьёт, кроме осмотренного нами приемного мальчика с болезнью Дауна. Он говорить не мог, потому что он безречевой. Но у мальчика для такого диагноза очень сносный интеллект и очень живые эмоциональные реакции. Каждый раз, когда мы упоминали про «папу» или про «дядю Мишу», он сжимал свои маленькие кулачки (ему 6 лет) и издавал резкий звук, похожий на рычание. Мы думали, что, может быть, это случайная реакция. Тогда мы называли других членов семьи, и была совершенно другая реакция. И так было несколько раз. Мы несколько раз повторяли это. Поэтому, когда после осмотра нашей группой из двух человек детей маленьких и осмотра другой группой, тоже из двух человек (психолог из фонда Альшанской и М. Ламзин, советник Уполномоченного по правам ребенка А.Ю.Кузнецовой), мы собрались на маленькое совещание, которое протоколировала Я. Лантратова (член Совета по правам человека при Президенте), мы сошлись все на том, что мы не можем рекомендовать отдать детей в семью. Пусть дальнейшее следствие и серьёзная экспертиза дадут свои наблюдения, свои выводы из этих наблюдений, но мы не смогли этого сделать. У нас не повернулся язык (несмотря на то, что, ещё раз повторяю, «преднастройка» у нас была на возвращение детей в семью) сказать приехавшим начальникам из Департамента соцзащиты, Петросяну и Дзугаевой, что мы за возвращение детей в семью, просто не повернулся язык так лгать, когда речь идет о судьбах и без того обделенных судьбой детей.
Последнее, что хочу сказать, вернее, спросить: скажите, может ли человек ответственный и действительно жалеющий больного ребенка, взять 8 детей с тяжелой инвалидностью под патронат? Ведь, казалось бы, одного такого ребенка, если берешь, то уже всё бросаешь, и только его здоровьем и занимаешься, мы все понимаем, что это такое. У неё вместе с родным 3-летним ребенком – 13 детей. Мне сказали, что она очень популярный и успешный блогер, одна из девочек даже руками показала, как «мама все время в Интернете». Ещё хочу сказать, что, конечно, дети очень педагогически, психологически и логопедически запущены. Все-таки, когда получаешь на детей с инвалидностью такие огромные деньги, можно им пригласить самых лучших психологов, педагогов, дефектологов, логопедов. Некоторых детей нам приходилось переспрашивать, хотя я всё время имею дело с маленькими детьми и знаю, что такое фонетические искажения в речи, и хорошо умею угадывать за этими искажениями смысл слов, нам приходилось по 5 раз переспрашивать, что ребенок хочет сказать, настолько они логопедически запущены. И конечно, некоторые их них имеют хороший интеллектуальный потенциал, при этом психологическая и педагогическая запущенность просто огромна. Не знаю, как это получилось, но опять же, пусть следствие и дальнейшая экспертиза делает вывод. У нас не было экспертизы – экспертиза должна быть более серьёзной, комплексной и т.д. Этого не было. Был беглый осмотр, но вот этот осмотр дал возможность нам сделать такой предварительный вывод, т.е. выразить только свое мнение на эту тему.
— Ирина Яковлевна, мы слышали, что после того, как Вы рассказали правду о том, что Вы увидели, на вас начались нападки…
— Я сама в Интернет не заглядывала, мне некогда это делать, но, конечно, как всегда, бывают доброхоты, которые присылают какие-то жуткие совершенно, грязные измышления, главное, что, знаете, когда видишь травлю, то не только понимаешь, а чувствуешь каждой клеткой, что это не люди сами, а духи зла в них вселяются. Потому что может быть несогласие с мнением, может быть вопрос, даже раздражение на то, что у человека другое мнение, чем у тебя, но это – нечеловеческая злоба. Она нечеловеческая в буквальном смысле слова. В тени — штатные провокаторы, но внештатных, даже невольных провокаторов, очень много, и они делу вредят. Я их всех прощаю, даже штатных, лично прощаю их всех. Церковь нас учит прощать врагов, не быть злопамятным. Но я не могу им простить как врагам Отечества – они-то прекрасно понимают, что таким образом обрушивают наше дело — противостояние. Ведь интересно, что в этой травле почему-то не упоминаются психологи из фонда Альшанской, а у нас было коллегиальное мнение, ведь мы вместе осматривали, вместе обсуждали, вместе пришли к выводам, почему о них никто не говорит? И почему те люди, которые так поддаются этим штатным и внештатным провокаторам, так легко, как в Евангелии, «осанну» меняют на «распни»? Я теперь знаю, что именно те, кто громче всех кричат «осанну», первые потом кричит «распни», но это полезные уроки, посещение Господне, а то иногда человек предается тщеславию, когда его любят, хвалят…вот только жалко, если это повредит делу.
С И.Я.Медведевой беседовали М.Ильина и О.Лунгу.
Загрузка...